Зимой 1904—1905 годов, когда Пикассо все еще добивался Фернанды, открылись новые горизонты. Дружба с Максом Жакобом достигла апогея, и завязывались плодотворные отношения с Гийомом Аполлинером. Затем, спустя несколько месяцев после того, как Фернанда поселилась в студии, в жизнь Пикассо вошли Лeo и Гертруда Стайн. Знакомство Пабло и Гертруды перерастет в долгую дружбу. И для того чтобы понять их отношения, нам нужно будет напрячь весь свой разум. А по уровню нарциссизма Гертруду Стайн можно сравнить с Екатериной Великой.

Если следовать хронологии, то легче будет сначала рассказать о Гийоме Аполлинере. Поскольку он сам по себе — значительная персона в искусстве, то будем подступать к нему не торопясь. Придется еще раз обратиться к Фернанде. Она опишет нам Макса Жакоба, а он, в свою очередь, предложит свои впечатления об Аполлинере.

«Прошло уже шесть месяцев, как я живу с Пикассо. Когда я только перебралась, там было очень жарко. Теперь же зверски холодно. Чтобы не окоченеть, я, укрывшись как следует, не вылезаю из постели. У нас нет ни угля, ни огня, ни денег...

Как же я могла так долго сопротивляться Пабло? Как теперь я его люблю! Вчера Пабло удалось продать несколько рисунков. Мы тут же позвали угольщика. И сразу же печка раскалилась докрасна. Мы до такой степени счастливы, что даже не пошли обедать к Вернену. Мы вместе с Максом обедали у огня...

Макс Жакоб и Аполлинер приходят каждый день, и Макс, такой одухотворенный, такой забавный, полный жизни и динамизма, — заводила наших игр. Пикассо и Гийом могут ночь напролет хохотать над его гримасами, шуточками и песенками. Студия оглашается нашим смехом. Мы дурачимся и, как дети, подзадориваем друг друга, стараясь перещеголять один другого в изобретении нелепостей. Но Макс всегда выигрывает. Он — настоящий шут».

Будто вспомнив вечера того времени, в 1953 году Пикассо рисует Жакоба.

Мы должны напомнить себе, что это тот самый Жакоб, который уже написал Пикассо: «Ты — тот, кого я люблю больше всех на свете — после Бога и его святых, которые уже решили, что ты — один из них. Мир не знает твоих добродетелей и твоих качеств, но я это знаю, и Бог это знает». По другому случаю, он вдохновенно характеризует свои чувства к Пикассо как «восхитительную любовь и почтение к Господу Богу за его чудесное творение».

При такой силе любви можно допустить и существование кошмарной ревности, но в описании вечера, когда Пикассо познакомил Жакоба с Аполлинером в ресторане Остин около вокзала Сен-Лазар, нет ни намека на нее. (Этот ресторан был придворным рестораном поэта.)

«Аполлинер курил трубку с коротким чубуком и разглагольствовал по поводу Петрония и Нерона перед какими-то людьми вульгарного обличья, которых я принял за биржевых маклеров или коммивояжеров. На нем был светлый костюм, усеянный пятнами, а на макушке его знаменитой грушевидной головы сидела крошечная соломенная шляпа. У него грозно сверкающие глаза орехового цвета, на лоб падает завиток светлых волос, рот его похож на маленький перчик, у него сильные руки и ноги, а широкую грудь пересекает платиновая цепочка для часов, и на пальце поблескивает кольцо с рубином... Не прекращая своей речи, он вытянул над мраморной столешницей руку, похожую на лапу тигра... Затем мы втроем вышли, и так образовался наш треугольник дружбы, который просуществовал до войны, и никогда ни один из нас не допускал, чтобы кто-то оказался без работы, еды или развлечений...»

Литография без названия (Валлорис, сентябрь 1953). Макс Жакоб. Опубликована в книге Макса Жакоба «Chronique des temps heroiques», 1956.

Портрет Гийома Аполлинера. 1905 или 1906. Перо, тушь, 6x4.

Пикассо, всегда неравнодушный к описаниям, которые давали искаженное представление о субъекте, много лет спустя говорил Элен Пармелен: «Вообразите себе английский бар. Там все английское... В нем длиннющая стойка, из очень красивого дерева, возможно, из красного дерева, но английского красного дерева. Пиво — английское... и все напитки — английские».

Вламинк. Портрет Аполлинера. 1905. Бумага, перо.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница