(1881—1973)
Тот, кто не искал новые формы,
а находил их.
История жизни
Женщины Пикассо
Пикассо и Россия
Живопись и графика
Рисунки светом
Скульптура
Керамика
Стихотворения
Драматургия
Фильмы о Пикассо
Цитаты Пикассо
Мысли о Пикассо
Наследие Пикассо
Фотографии
Публикации
Статьи
Ссылки

На правах рекламы:

Генеральная Прокуратура беспредел — Генеральная Прокуратура беспредел (compromat.group)

Заказать картину — Картины маслом на заказ без посредников (likameller-art.com)

Судья Богдановой — Судья Богдановой (utro.ru)

Голубой период

Картина под названием «Голубая комната» на которую я уже ссылался, — одна из первых, где естественная склонность Пикассо к голубому цвету подвела художника к тому, чтобы потом в течение нескольких лет выбирать именно этот цвет играющим ведущую роль в его палитре. Примерно в это же время он создал живописную композицию, весьма значительную как по размеру, так и по своему содержанию. Пикассо воплотил в ней сюжет, часто преследовавший его на протяжении нескольких месяцев. Впоследствии эта картина стала называться «Воскрешение», но друзьям она было известна под названием «Похороны Касахемаса». По словам Сабартеса, когда он прибыл в Париж, этот холст, вследствие его весьма изрядных размеров, использовался в качестве ширмы, чтобы скрыть от посторонних глаз груду всевозможного барахла, валявшегося в углу чердачной мастерской Пикассо1. Вследствие этого указанное полотно бросалось в глаза гораздо больше, чем любая другая работа в довольно просторном помещении, и почти постоянно было на виду.

Сохранился и этюд для этой картины — почти такой же большой, как она сама. На нем изображена группа плакальщиц, стоящих со склоненными головами вокруг помещенного на переднем плане трупа мужчины, укутанного в саван. Хотя в основной картине эта группа и скомпонована аналогичным образом, она несколько утратила свою значимость, а справа от нее добавилось каменное надгробье. Однако и фигуры убитых горем женщин, и тело, обряженное в саван, кажутся карликовыми на фоне огромного пространства неба. Среди облаков, в подернутой туманной дымкой сумятице, которая чем-то напоминает Эль Греко, витают аллегорические фигуры. Центральное место среди них занимает белая лошадь, повторяющая белизну савана в нижней части полотна. Она несет на себе укрытого тенью наездника, почти полностью заслоненного от нас женщиной, охватившей его руками. Вокруг нее — три обособленные женские группы: мать в сопровождении своих детей, две женщины, слившиеся в тесном объятии, а также расположившаяся на облаке группа девушек — обнаженных, но в красных и черных чулках. Помимо самой манеры, в рамках которой трансцендентальная направленность всей картины находится в кричащем противоречии с некоторыми ее деталями, которые ассоциируются скорее с цирком или борделем, помимо нелепости этой разрозненной композиции, в которой отдельные группы скрепляются между собой лишь ритмическими завихрениями фона, есть в данной картине одна более тонкая и интересная особенность — а именно, способ, которым художник изобразил фигуры плакальщиц, задрапированных в тяжелые ткани. В обеих версиях их величавые статуарные формы предвещают нарождение нового, более индивидуализированного стиля. Скованные жесты, утонувшие в темно-синих складках тяжких одежд, лишь подчеркивают глубину их горя. Статичные и монолитные, они выглядят, словно духи, запертые в камнях и деревьях. Мерцающий атмосферный свет импрессионистов уступил место отображению прочной вещественности форм2.

Эти две картины — первые по счету, в которых явственно видны новые открытия Пикассо в области пластической формы, а также начатки его собственной символики. Они знаменуют собой кризис, завершающий пору его отрочества, а также триумф над влияниями своей патриархальной семьи. В них заложен сюжет, затрагивающий самые сокровенные струны его души. Он пристально наблюдает человеческую драму, заставившую ощутить всю жестокость извечного конфликта между жизнью и смертью и поднявшую вопрос о воскрешении. Пабло принял настолько близко к сердцу трагедию своего друга, что она стала его собственной, и новая проблема художника состояла в том, чтобы найти для нее адекватные пути и средства выражения. Ему уже были знакомы ловушки сентиментальности и романтического символизма. Чтобы избежать их в своей картине, Пикассо включил в нее похабную подробность — разноцветные чулки на ножках девиц из небесного хора. Чтобы держать под контролем трансцендентальный полет своего воображения, ему нужен был какой-нибудь якорь, твердо укорененный в мирской реальности; он использовал в качестве способа выживания свое прирожденное чувство комического. Поскольку ему предстояло спуститься в Гадес3, то отыскать собственное спасение было для него сущностной необходимостью. Наездник на белой лошади, взмывающий в облака, и сбившиеся в тесный кружок плакальщицы, оставшиеся внизу, — оба этих живописных образа были подсознательными символами самого себя.

Отмеченный выше отчетливый дуализм характера Пикассо быстро бросился в глаза его другу Морису Рейналю, с которым они познакомились год спустя в Париже. По прошествии многих лет Рейналь писал:

«Поскольку мне и моим друзьям был непривычен испанский склад ума, нам все время казалось, что Пикассо со всех сторон окружен некой аурой тайны. Нас изумлял контраст между глубокой серьезностью его искусства, то задумчивого, а то вдруг вспыхивавшего мрачным пламенем драматизма, и приветливым, добрым характером его самого как человека, с характерным для него искрометным чувством юмора и любовью к хорошей шутке. Конечно же, всем было известно, что время от времени он становился жертвой типично испанских приступов депрессии, которые обычно накатывали на него именно тогда, когда он меньше всего их ждал. Однако, не имея понятия о том, насколько глубоки их истоки, мы иронизировали над ним, приписывая эти перепады настроения превратностям богемной жизни в Париже».

Преизбыток живучести вкупе с глубиной чувствительности давали Пикассо возможность не только выжить в нищете, но и создать стиль, который на протяжении нескольких последующих лет начал приносить ему всеобщую известность.

Некоторые авторы, в частности, Гертруда Стайн, приписывали перемену в стиле Пикассо, венцом которой стал голубой период, его возвращению в Барселону, поскольку, по их мнению, эта перемена явилась следствием одних лишь испанских влияний. Рассуждая таким образом, подобные исследователи упускают из виду тот очевидный факт, что в 1901 году за время пребывания Пикассо в Париже им было создано, помимо «Воскрешения», несколько других важных работ. В их числе целый ряд вариаций на тему «мать и дитя»; живописное полотно «Облокотившийся Арлекин»; портрет «Женщина с шиньоном», где голова модели устало покоится на обеих руках4; «Ребенок, держащий голубя», свежий и трепетный в своих едва прикрытых аллюзиях, а также замечательный «Автопортрет», с которого на нас смотрит сам живой Пикассо — голодный, в пальто, наглухо застегнутом до самого подбородка, глаза его печальны и полны разочарования, но по-прежнему горят страстью.

Осенью, в течение переходного периода, он время от времени возвращался к импрессионистским приемам, однако без того, чтобы полностью приносить в жертву новые направления своей работы. Сохранился очень выразительный портрет «Биби-ла-пюре», при взгляде на который мы явственно ощущаем лицевую гимнастику мелкого богемного актера, и у нас не остается никаких иллюзий относительно патетической банальности его индивидуальности. В смысле виртуозности это одна из наиболее блестящих работ Пикассо, и вместе с тем она — последняя из работ данного типа, и, возможно, не без значения здесь и факт, что в тот же год умер Тулуз-Лотрек.

Для Пикассо стали насущной необходимостью не только смена техники живописи и отказ от крикливых и безвкусных цветовых сочетаний, которые он подсмотрел во фривольных ночных клубах Монмартра, но и обретение новых, более взрослых воззрений на общество. Тут можно процитировать профессора Бека5: «Живописец, очевидно, был отрезвлен своим собственным житейским опытом: его прежнее непочтительное и критическое отношение к обществу уступило место чувству глубокого сочувствия и жалости по отношению к страждущему человечеству».

Примечания

1. Нельзя сказать, чтобы это полотно было так уж велико — 149 х 90 см. — Прим. перев.

2. Существуют еще, как минимум, две гораздо более простых картины, носящие название «Смерть Касахемаса» («Касахемас в гробу») — довольно похожих, но разнящихся размерами (27 х 35 см и 73 х 58 см). — Прим. перев.

3. Гадес (Аид, Плутон) — в греческой мифологии бог подземного мира и царства мертвых; Гадесом называют и само царство мертвых. — Прим. перев.

4. Эту картину иногда называют также «Мадлен», и с моделью у Пикассо был, как утверждают, короткий роман. — Прим. перев.

5. Один из биографов Пикассо, писавший о нем как самостоятельно, так и вместе с Сабартесом. — Прим. перев.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2024 Пабло Пикассо.
При заимствовании информации с сайта ссылка на источник обязательна.
Яндекс.Метрика