Чикагский Пикассо

Препятствием, которое помешало реализации честолюбивых проектов 1930 года, было отсутствие в ту пору достаточно богатых почитателей, готовых предоставить необходимые денежные средства. Теперь оно исчезло. О приобретении или возведении работ Пикассо с нетерпением ходатайствовали даже государственные учреждения. Весной 1963 года группа архитекторов из Чикаго попросила меня помочь им пробиться к Пикассо с целью получить от него какой-либо макет, который можно будет увеличить до гигантских размеров и установить на торговой площади в новом административном центре, сооружавшемся тогда в самом сердце Чикаго, где планировалось разместить муниципалитет и прочие городские учреждения. Понимая важность данного предложения, я на сей раз почти сразу взял на себя трудную задачу — помочь им пробудить к этому проекту интерес Пикассо. Я предупредил трех архитекторов, приехавших ко мне с большой моделью участка и фотографиями всего окружения, что, хотя Пикассо может и соблазнится рассмотрением данного проекта, нет никакой уверенности в том, что он реально выполнит его. К счастью, Пикассо сразу показал, насколько указанное предложение его увлекает, и сообщил делегации, что для него большая честь, когда два города, широко известные своими гангстерами, Марсель и Чикаго, первыми попросили у него проекты памятников. К этому моменту группа энтузиастов из Марселя действительно предложила, чтобы он выполнил большую скульптуру для старого порта. Однако, несмотря на проявленный им интерес, я во время своих последующих посещений Нотр-Дам-де-Ви напрасно искал новую скульптуру, которая могла бы иметь хоть какое-то отношение к чикагскому проекту. Пикассо предложил чикагцам укрупнить изготовленную из проволоки «космическую» скульптуру 1928 года, которая действительно выглядела бы великолепно на фоне строившихся в составе Центра огромных зданий со стеклянными фасадами для новых судов и прочих юридических органов. Однако архитекторы проявляли упрямство, — они настаивали на совершенно новой скульптуре и хотели, чтобы та изготавливалась в металле, а не в виде бетонной версии, какую мог сделать Несьяр.

Через шесть месяцев бездействия я стал терять надежду на успех, хотя Жаклин уверяла меня, что Пикассо не забыл о Чикаго. И на самом деле, когда следующей весной я нанес ему очередной визит, то был восхищен, обнаружив две версии — почти аналогичные — очень мощной головы в металле, отличавшейся от любой другой его скульптуры, виденной мною до сих пор. Большую оригинальность и новизну ей придавали сразу несколько особенностей. Элегантная, изысканная центральная полоса, которая становилась профилем и содержала в себе лоб, глаза, нос, рот и подбородок, была соединена рядом прутьев с двумя большими непрозрачными плоскостями, наводившими на мысль о крупных крыловидных прядях волос, а между ними располагался открытый промежуток, пустое пространство в форме головы. Этот промежуток, рассматриваемый через прутья, создавал волшебный эффект головы внутри головы.

Я сразу спросил у Пикассо, имел ли он в виду Чикаго, когда задумывал эту неожиданную и загадочную скульптуру. Его ответ прозвучал в достаточной мере воодушевляюще, чтобы сообщить моим друзьям нечто обнадеживающее, и несколько недель спустя в Канн прибыла целая делегация из пяти архитекторов. Однако в этот момент, — а я как раз предупреждал их, что такое легко может случиться, — Пикассо был не в настроении встречаться с гостями. В итоге, сколь бы важной ни являлась их миссия, но после более чем недельного терпеливого ожидания они все же были вынуждены, как это ни печально, с уважением отнестись к капризу Пикассо и возвратиться домой. За исключением Уильяма Хартманна, решившего, что мы должны через несколько недель предпринять следующую попытку.

Причины, по которым Пикассо отказывался принимать посетителей, бывали самыми различными. Часто это происходило из-за преобладающего желания работать без помех, но нередко причина состояла в своего рода приступе страданий и самокритики, доводившем старого мастера до крайнего отчаяния, фактически полностью его парализовавшего. Эти кризисы бывали столь сильными, что Зервос, являвшийся свидетелем такого явления на протяжении многих лет, сказал мне следующее: подобное настроение не может длиться у Пикассо больше двух или трех дней, иначе неистовый характер разрывающих художника чувств попросту уничтожит его. А сейчас, ко времени нашего с Хартманном возвращения атмосфера полностью изменилась. В его мастерской нас сразу же встретили приветственные возгласы, и стало ясно, что новая голова, вероятно, станет макетом для чикагского памятника. Однако ничего нельзя было утверждать наверняка. Пикассо настаивал, что у него может возникнуть желание изменить свою скульптуру, и потребовал неограниченного времени для размышлений по поводу того, как ему действовать. Он казался особенно неуверенным в вопросе о постаменте, а также о масштабе будущего монумента по отношению к людям, двигающимся вокруг него, да еще с учетом огромного вертикального утеса — того небоскреба, что служил ему фоном. Кроме того, Пикассо с ходу понял, что, если это сооружение будет изготовлено высотой в пятнадцать метров, то неизбежно возникновение серьезных проблем, включая ветровые нагрузки, рассчитать которые могли только инженеры.

Прошел еще год, а макет по-прежнему оставался в мастерской Пикассо на том же месте, разве что он все больше скрывался за новыми картинами и скульптурами, и выглядело это таким образом, будто ему уже никогда не будет суждено предстать при дневном свете там, куда его хотели водрузить чикагцы. В конце апреля 1965 года Хартманн приехал снова, и нас обоих приняли очень тепло, но было невозможно даже предположить, что же случится дальше. Два дня подряд мы посещали Пикассо, даже не упоминая о «нашей» скульптуре, и были приятно удивлены, когда на третий день Жаклин без всякого предупреждения вдруг обратилась к Пикассо со словами: «А ты не хотел бы вынести ее на улицу?» После этого началось полное и всестороннее изучение макета. Голову установили на земле, в то время как Пикассо нашел маленькие игрушечные статуэтки Дон Кихота и Санчо Пансы, как оказалось, имевшие ровно тот размер, который требовался, чтобы придать макету масштаб предполагаемого монумента. Хартманн тут же вычислил направление, откуда на него будут падать лучи полуденного солнца, хотя вместо небоскребов нам пришлось в качестве фона удовлетвориться оливковыми деревьями и низкой каменной стеной здешней мастерской.

Пикассо стал вдруг очень активным и решил испробовать новые расположения головы, которой мы и без того уже восхищались, когда смотрели на нее сверху вниз и разглядывали вместе с тенью, отбрасываемой ею на гравий, понимая, что с верхних этажей небоскреба люди часто будут видеть ее именно под этим углом.

Тут же был изготовлен высокий железный цилиндр и установлен вместе с макетом на крышке маленького металлического столика с крестообразными ножками. Затем Хартманн напомнил нам, что монумент может быть помещен в самый настоящий бассейн, и это навело Пикассо на мысль превратить его в фигуру с длинными руками, которые могли бы свисать в воду. Недолго думая, сделали длинные прямые деревянные палки (как оказалось, совершенно случайно они получились нужного размера), а Пикассо быстро выкроил из картона две большие неуклюжие руки, которые сразу же привели всех в хорошее настроение. После этого срочно послали за рабочим-металлистом по фамилии Тиола — в свое время он вырезал и сваривал стальной макет головы. Тиола внимательно выслушал Пикассо, который в самых простых словах объяснил, как нужно приделать к этой голове конечности.

На следующий день руки были готовы. Их прикрепили к основанию макета, и все это сооружение было установлено снова, — на сей раз в мастерской, около рабов Микеланджело. Мы пристально смотрели на голову, теперь балансировавшую высоко над нами на своем цилиндрическом теле с гротескными тонкими руками, огромные ладони которых свисали в воображаемую воду. Потом все вместе посмеялись над удивительным провокационным впечатлением, производимым этой конструкцией, и обсудили вероятную реакцию жителей Чикаго, по поводу чего Хартманн проявил неожиданный оптимизм. Пикассо явно получал от всего этого огромное удовольствие. Чем более экстравагантным выглядело предложение, тем более энергично оно им обсуждалось. Все выглядело так, как если бы он играл в какую-то неизвестную игру, правила которой еще только предстояло установить, и был настроен опробовать любые варианты. В то же время Пикассо непрерывно спрашивал, каково наше мнение, и внимательно выслушивал предложения. Но потом игра внезапно закончилась. Он решил — и очень может быть, знал об этом с самого начала, — что правильным решением будет разместить голову прямо на земле, где ее поддерживал бы только низкий постамент. Благодаря такому решению она оказалась бы более доступной, имела бы больше контактов с людьми, которым предстояло жить рядом с нею, а ее настоящая высота от тротуара торговой площади станет тем более внушительной. В целом такая голова больше походила бы на близкое и удобное прибежище, чем на удаленную деталь, венчающую собой огромную статую.

Готовый макет был затем отправлен в Чикаго, где архитекторы и инженеры сосредоточились на проблемах возведения монумента высотой пятнадцать метров. Наконец летом 1967 года он был торжественно открыт — церемонию снятия покрывала проводили мэр Чикаго и Уильям Хартманн в присутствии большой толпы зрителей, а также сводного оркестра чикагских пожарных команд. Одной из главных проблем, как обычно, был сбор средств, необходимых для строительства монумента и для того, чтобы уплатить Пикассо, по крайней мере, символическую сумму. С момента своего первого посещения архитекторы время от времени пытались тактично выяснить, сколько денег ему бы хотелось видеть в качестве оплаты, но Пикассо неизменно уклонялся от конкретного ответа, говоря, что он никогда не связывал себя обязательствами в виде заказов и в любом случае для него по-настоящему важен совсем другой вопрос — выполнение достойной скульптуры, а вовсе не разговор о деньгах. В результате, после того как проект согласились финансировать три местные благотворительных организации, включая Чикагский институт искусств, в распоряжении организаторов оказалось достаточно денег, чтобы оплатить строительство и предложить Пикассо щедрую плату. Хартманн по просьбе своих друзей возвратился в Мужен как своего рода делегат, чтобы описать Пикассо пышную церемонию, сопровождавшую открытие монумента, и рассказать ему об энтузиазме, с которым это сооружение приветствовалось не только интеллигенцией и художниками, но и простыми жителями Чикаго. На них произвели впечатление не только внушительные размеры монумента, но также свежесть и новизна его концепции.

В городе велись бесконечные дебаты о том, что же именно изобразил Пикассо. Одни утверждали, что это была птица, другие настаивали на женской голове, но такая многозначность никоим образом не уменьшала великолепия формы монумента как символа оригинальной и поэтической идеи, задуманной и воплощенной в листовой стали — материале, полностью соответствовавшем тому механизированному городу, символическим центром которого он теперь стал. Существовала, однако, опасность, что эффект этой необычной скульптуры снизится, если со временем она слишком интегрируется с тем зданием, напротив которого ее возвели, поскольку в его каркасе использовался тот же металл, что и в монументе.

Пикассо скромно принял переданные ему поздравления, но когда Хартманн вручил маститому мастеру чек на 100000 долларов как знак благодарности со стороны организаторов, он категорически отказался от этих денег, высказав пожелание, чтобы данная скульптура явилась его подарком гражданам Чикаго. Тем самым она навсегда останется уникальным памятником его величию и щедрости.

Что же касается монумента для Марселя, то эта идея, напротив, так никогда и не материализовалась. Люди, которые продвигали ее и даже нашли подходящий участок близ старого порта, не обладали такой же гибкостью в своих художественных намерениях. Их настойчивые требования, что это должна быть скульптура, выполненная непременно из средиземноморского мрамора, не вдохновляли Пикассо. Однако в качестве замены на детской площадке одной из марсельских школ смотрит в небо большая скульптура, выполненная Несьяром в традиционной для него технике с применением пескоструйного аппарата.