Глава XVI

Словно матрос, избороздивший за целую жизнь моря, я снимаю поклажу. Я не хочу больше таскать ее на плече. Она слишком тяжела. Слишком тяжела сума бедняков.

Сидя — уже не лежа — в кабинете Дюванеля, моего психотерапевта, я наконец могу почувствовать себя собою.

Я — Марина Пикассо.

— Это хорошо, — отвечает психоаналитик просто.

Он понял, что я готова перевернуть страницу.

Страницу моей печали.

Главное в моей жизни сейчас — Гаэль и Флора, дети, которым я не могла посвятить себя целиком в мои «черные годы». Я хочу узнать их, понять, помочь им понять меня. Потихоньку, шаг за шагом. Как выздоравливающая после тяжелой болезни.

Китай, Африка, Россия... Вместе мы открываем мир, и картины, которые мы видим, вбираем в себя, сближают нас, объединяют, поражают. На том счастье, что дети чувствуют сами и приносят мне, оттачивается моя материнская любовь. И в то время как я мало-помалу возрождаюсь для этой жизни, во мне зреет желание иметь еще детей. Гаэль и Флора приветствуют эту мысль. Им тоже хотелось бы расти в семье с братишками, сестренками.

— А если тебе кого-нибудь усыновить?

— Я бы хотела... если вы согласитесь.

— Да, мы согласны!

Так мы заключили договор.

Моника, гид агентства «Куони», организовывавшая все наши путешествия, пришла к нам поужинать со своим вьетнамским другом. Этот друг, Франсуа, учился во Франции и всегда поддерживал тесные связи с родиной. Окрыленная его приветливостью и той страстью, с какой он говорил о своем Вьетнаме, я признаюсь ему, что строю планы усыновления. Он слушает меня, поглядывая испытующе, и объясняет — после того как устроил мне что-то вроде строгого допроса, — что, по его мнению, если я решу усыновить вьетнамского ребенка, то не встречу никаких трудностей.

— Столько их ищут семью. Столько их умирает...

В городе Хошимине он знаком с женщиной-врачом в детской больнице Гралл, бывшем французском военном госпитале в Сайгоне. Он расскажет ей обо мне.

— Кто она?

— Мадам Хоа пожертвовала часть своего состояния на помощь нуждающимся детям города Хошимина. Она долгое время была министром здравоохранения. Сейчас она занимается исследованиями и старается облегчить жизненные условия девочек и мальчиков, находящихся на ее попечении в больнице.

— Когда я могу увидеть ее?

— Я уезжаю через несколько дней. Как только вернусь сюда, я с вами свяжусь.

Теперь мне остается только ждать.

Мадам Хоа ожидает нас с Гаэлем и Флорой. Едва Франсуа посвятил ее в суть моих дел, она тут же проявила все свое усердие, чтобы поскорее похлопотать об осуществлении моего желания. У нее есть для меня грудной ребеночек.

Как и Франсуа, она тоже училась в Париже. Совпадение или провидение, но случаю было угодно, чтобы в пятидесятые годы она знавала дедушку. Оба принадлежали к одной ячейке коммунистической партии в XIII округе.

Аэропорт города Хошимина. Таможня и ее мелкие придирки. Возбуждение Гаэля и Флоры. Я вся в нетерпении. Вскоре я приму в объятия дитя, которое так хотела, дитя моего воскресения. Его будут звать Флориан. Из окна приехавшего за нами маршрутного такси мы дивимся на улицы, пестрые домишки, ларьки ремесленников, деловито снующую толпу, цвета, запахи: запах пряностей, мускуса, влажности.

Запахи рая...

На самом краю города дитя ждет нас.

Детское отделение больницы Гралл только что закрылось. Чтобы познакомиться с Флорианом, нам нужно будет снова прийти завтра утром. Обмануты мои надежды. Ночь кажется такой длинной, когда долго живешь надеждой и доверием, которые так часто не оправдываются.

Вот и Флориан, крошечный и жалкий. Доктор Хоа велела привезти его из сиротского приюта и обследовать, прежде чем доверить нам. Ручки и ножки у него тоненькие, как прутики. Как у всех детишек, страдавших от недоедания, животик вспучился. Ему едва исполнилось три месяца, но глаза под сморщенными веками живые.

— Глаза Пикассо, — шепчет мне мадам Хоа.

Я улыбаюсь. Глаза Пикассо: наследство, одарившее меня радостью.

Через несколько дней я вернусь во Францию и дам Флориану испытать всю теплоту моих материнских объятий. А пока мадам Хоа предлагает мне походить по множеству сиротских домов и больниц, которые она контролирует. Она объясняет, что в одном только Хошимине насчитывается двадцать одна тысяча брошенных детей, живущих на городских улицах. Из них лишь тысяча пятьсот состоит на учете.

Сиротские дома, больницы, благотворительные хосписы, где лежат вповалку дети, старики, больные. Нищета и, из-за нехватки средств, плачевное состояние гигиены. Мое сердце обливается кровью. Я должна что-то сделать, а времени так мало.

Я налаживаю контакт с Народным комитетом, руководителями коммунистической партии, Социальной службой. Я готова горы свернуть. Эта страна дала мне ребенка, и я должна помочь ей.

Хорошую службу сослужило мне имя, которое я ношу. Мои собеседники, узнав, что я внучка Пикассо, выслушивают и поддерживают меня. Они примут участие в моей гуманитарной акции.

«Чтобы сварить чашку риса, нужен огонь и зернышки».

Начальник Социальной службы, отвечающий за проблемы здравоохранения на юге страны, предлагает мне осмотреть участок земли в Тхудуке, северном пригороде Хошимина. Он знает, что я хотела бы построить деревню для обездоленных детей. Я еще не поняла, какую роль там буду играть сама, но я хочу, чтобы свалившееся на меня богатство послужило какому-нибудь доброму делу. Я не мать Тереза, но, насмотревшись на страдания сирот в тех учреждениях, что мне показала мадам Хоа, поняла, что должна вся отдаться этому и попробовать сделать для них все возможное.

Тхудук: бывшая площадка для военных тренировок, пять тысяч квадратных метров, болотистая, изрытая ямами с водой от муссонов; растительность здесь субтропическая, буйная, смешались в запустении мангровые заросли, бамбуковые рощицы, пальмы. На опушке — полуразвалившееся строение и сиротский приют с облупившимися, изъеденными плесенью стенами.

По моей просьбе ответственный чиновник из Социальной службы ведет меня туда. У подъезда сироты играют в мяч, как все дети в мире. Внутри, один в большой комнате, на меня смотрит малыш в полосатой пижаме. У него совсем голый череп, изможденное лицо и взгляд, полный пронзительной грусти. Он знает, что вот-вот умрет, — его изглодал рак. Ему лет восемь, не больше.

Все — решено: с согласия вьетнамских властей Тхудук станет «Деревней Юности».

И она в самом деле существует по сей день, эта деревня, в которой достойно живут триста пятьдесят детей — благодаря Флориану, малышу в полосатой пижаме и особенно моему брату Паблито.

Воспоминаниям, как и взглядам, свойственно вершить чудеса.

Возвращение во Францию вместе с Флорианом, уютно пригревшимся на моей груди. Правой ручонкой он сжимает указательный палец Гаэля, а левой — мизинец Флоры.

В иллюминаторе лайнера — небо, все в крапинках облаков.

Канн и широко распахнутые для Флориана двери «Калифорнии». Его счастливый смех раздается во всех комнатах виллы. Виллы того детства, которое могло бы быть моим детством и детством Паблито: полного заботы и внимания.

— Во сколько просыпается малышок?

— Ты когда купаешь малышка?

— А соску для малышка ты приготовила?

Это слово, «малышок», которое Гаэль и Флора то и дело произносят над колыбелькой Флориана, вдохновляет меня, придает сил. Другие малыши ждут меня во Вьетнаме. Нужно действовать быстрее.

В промежутках между визитами в больницу Ленваль, куда я отдала на обследование Флориана, я принимаю архитектора, перестраивавшего по моему вкусу «Калифорнию». Я знакомлю его с планами, в которые меня посвятили вьетнамские власти, чтобы он придумал — вместе с архитектором из Хошимина — планы постройки «Деревни Юности». Я хочу, чтобы он построил в Тхудуке не бараки казарменного типа, а маленькие домики, в каждом из которых были бы кухня, ванная, столовая и спальни. И еще я хочу школу, спортивный зал, стадион, бассейн, парк. Я хочу... я хочу... я хочу, чтобы дети, которые будут там жить, чувствовали себя окруженными семьей. И любовью, которой у них не было.

Сама жизнь должна им все это.

Приезд во Вьетнам, куда ведет меня сама судьба. Нити судьбы ткут вместе со мной Гаэль и Флора, они тоже здесь, уже в который раз. Мы готовы усыновить еще малышей. Послушать их, так целую кучу малышей. «Малышков», они все еще так говорят.

Хошимин. В аэропорту у трапа самолета расстелен красный ковер, под красным знаменем с желтыми звездами меня ждут высшие руководители страны. Не меня они пришли почествовать — дедушку, создателя «Голубки» и «Герники».

— Товарищ Пикассо, путешествие было приятным?

— Товарищ Пикассо, это ваша страна.

Я теперь дитя страны.

Пока архитекторы и строители наносят первый удар заступом там, где спустя шесть месяцев вырастут первые дома «Деревни Юности», мадам Хоа приглашает меня в больницу Гралл, где меня ждет полуторагодовалая девочка Май. Как и Флориан, Май была пансионеркой сиротского дома Го Ban. Как и Флориану, ей хорошо знакомы страшные проблемы недоедания. Все ее жизненные ориентиры — это медсестры и персонал Го Вап и больницы Гралл. Она не подпускает меня к себе, отказывается выйти из своего кокона. Отбивается и плачет. Мне предстоит приручить ее, следить, чтобы ее не обижали. Я знаю, как трудно будет оторвать ее от корней, тех корней, которые приносили ей одни несчастья с тех самых пор, как она появилась на свет. Это единственная подпитка, которую она знает.

Я живу между Вьетнамом и Европой. Строительство «Деревни Юности» завершено, и все-таки я хочу расширить возможности приема, прикупив соседний участок земли. И работы разгораются с новой силой, с удвоенной энергией. Параллельно с этим моя организация приступает к регулярной доставке молока для детей сиротского приюта и больниц Хошимина, финансирует рытье артезианских колодцев в деревнях в глубинке страны, призывает голосовать за внесение в бюджет страны статей, предусматривающих финансовую помощь пенсионерам и ветеранам войны, чтобы они могли развивать собственное хозяйство, выплачивает стипендию двумстам студентам университета в Даклате, северо-восточном пригороде Хошимина. Мы потрясены разрухой в детских больницах и скудостью медицинского оборудования, и мой фонд, с привлечением пособия, присланного из Франции, финансирует восстановление Первой и Второй детских больниц в столице и устройство в них операционного и реанимационного залов. Наконец, я решаю должным образом отблагодарить мадам Хоа, профинансировав модернизацию Го Вап, где были и Флориан с Май. С согласия властей там поменяли все внутреннее убранство, заново покрасили стены, завезли новую мебель. Кутюрье занимаются формой одежды для маленьких пансионеров. Чтобы им было где играть в сезон дождей, построили крытые внутренние дворики.

Я делаю то, что я чувствую, то, что бередит мою душу. Я не занимаюсь расчетами. Я спешу помочь.

Как говаривал Пикассо, я не ищу — я нахожу.

Новое путешествие в Хошимин с Гаэлем, Флорой и Май, которой уже два с половиной. Флориан — ему двадцать месяцев — остался во Франции. А мы приехали, чтобы забрать Димитри из сиротского дома, который содержит «Земля людей».

Димитри. Моя первая встреча с Димитри как в любовном романе — я сразу поняла, что это он, именно он, новый ребенок, который будет жить в лоне нашей семьи. Брошенный трехдневным младенцем, он ничего не знал об этом мире. Малейший шум, пролетевшая под окошком его комнаты птица, порыв ветра, зашуршавший в кроне древа, гул автомашины вдалеке, казалось, завораживали его. Протыкая пальчиком воздух, он удивлялся любой малости, словно чуду, и удивленные «О!», слетавшие с его губок, были для меня музыкой столь нежной, что я немедленно решила взять его под крыло. Вот почему, после того как его обследовали в Фонде Карпентьера в Сайгоне, мы приехали забрать его с большой помпой. Ему было пятнадцать месяцев, он не хотел ходить, только хватался за меня, словно утопающий за буёк. «Ру...ку», — только этим словом он и баловал меня еще много месяцев. И я протянула ему руку.

Вот моя жизнь. Попав на ее пир, я делала все что могла и считала должным для себя. Иногда хорошо, иногда плохо.

«Когда под рукой нет голубого, я кладу красное», — говорил Пикассо, мой дедушка.

Ну а мне пришлось использовать все цвета, какие предлагала судьба. Некоторые были основными, другие — вспомогательными. Были и тона, и полутона, и надеюсь, дети мои не осудят то полотно, в которое сложилась моя жизнь, когда повесят ее в картинной галерее своей памяти.

Гаэль позвонил мне из Лондона. Он ждет меня на следующей неделе.

Флора и ее жених Арно приедут повидаться со мной завтра, позаботившись о своих лошадках в Центре коневодства в Мужене.

Флориан — ему одиннадцать с половиной — весь в занятиях дзюдо. Этим утром он рассказал мне о своих планах на будущее. Он станет поваром, а если у него не получится — командиром эскадрона спецслужб.

Двенадцатилетняя Май будет преподавателем французского или кинозвездой.

Димитри, ему десять, станет летчиком, но еще и архитектором — это в те дни, когда «Эр Франс» будет объявлять забастовку.

Пять часов вечера. Солнце садится за островами Лерен.

Мне хорошо. Как мне хорошо.